В годы Великой Отечественной войны, пока их отцы и деды воевали с врагом на фронтах, они заняли их места за станками заводов, на фермах и полях колхозов, многие работали по двенадцать, а то и четырнадцать часов в сутки, недоедая, замерзая, недосыпая, но исполняя волю народа: «Все для фронта. Все для победы!». Они выстояли, сделав, что требовалось для победы над врагом без поправки на возраст. Хотя были только детьми и подростками. Труженики тыла, у каждого из них своя непростая история.
Детство, опаленное войной
Иван Изотович Зотов – ребенок войны, труженик тыла. Он родился в семье крестьян в 1930 году в краснопольской глубинке, деревне Брилевка. Семеро детей в семье – и все мальчики. Наш собеседник Иван – один из старших сыновей Зотовых. Он застал войну одиннадцатилетним подростком.
«Война для меня запомнилась, как кадры из какого-то кинофильма, в своем начале даже захватывающего. В августе 1941 года вблизи деревни Ясенка шли бои. Непродолжительные, правда, но для нас, деревенских ребят, которые в жизни своей ничего подобного не видели, стали событием, врезавшимся в память. В ряд стояли пушки, немцы наступали со значительным преимуществом в технике, вооружении, количестве солдат. Они — на машинах и мотоциклах, а наши — на лошадях. Сколько там советских воинов полегло…
Тогда и приходит осознание, что это вовсе не кино. Одержав победу в этом направлении, немцы пришли в деревню. В накрахмаленной форме, с блестящими значками и в касках с рогами, в которых они на чертей были похожи. К слову, каски эти вместе со свастикой прочно запечатлелись в истории человечества как символ зла.
Однако вопреки всем страхам, в моих воспоминаниях из детства, немцы не творили бесчинств. Скорее пытались привлечь нас на свою сторону. Ничего силой не отнимали, а если что-то и приходилось взять – платили дойчмарками. И смешно, и грустно одновременно: зачем нам их марки, когда мы уже забыли, как советский рубль выглядел?
Потом еще несколько ярких эпизодов помнится с захватчиками. Один раз они в школе фильм для нас показывали свой художественный. Сейчас понимаю, что это, наверняка, пропаганда какая-то была. А второе воспоминание совсем необычное: приехали они однажды к нам на речку купаться, правда, это уже были французы, служившие в немецкой армии. Запомнились они мне, как люди веселые и открытые. Нам, пацанам, разрешили с ними плескаться, потом оружие дали свое подержать, да и пострелять учили. Там же наловили лягушек и пожарили на костре. Впервые пробовал – понравилось, чем-то мясо рака напоминало.
Пожалуй, больше видеться мне с фашистами не приходилось. Но здесь оговорюсь, не каждый солдат немецкой армии, по моему мнению, – равно фашист. Да, мы слышали и знаем, какие зверства творили нацисты в соседних селах, деревнях и городах. Им нет прощения, но были и редкие случаи, когда мирное население не обижали – мы яркий тому пример.
Неоценимый подвиг тыла(подзаголовок)
Школа стала немного функционировать только в 1943 году, после освобождения Краснопольщины. Одна беда была – некому было преподавать. Почти все педагоги были мобилизованы. Кое-как о чем-то поговорим – и в колхоз работать все вместе идем. День был не нормированный: от темна до темна. Работали, как и во всем Союзе, за палочки или, как мы шутили, – за кол. Если ты не в колхозе до ночи, то ручной труд на своей земле никто не отменял. Помню случай интересный, который, по сути, и отражает всю мою натуру – неимоверное упорство, если я чего-то очень сильно захочу. Мечта у меня была – костюм. Очень я захотел воплотить ее в жизнь – и воплотил. В колхозе среди мужчин соревнования устраивались, нужно было косить. Я вставал с рассветом, а заканчивал на закате, так и выиграл денежную премию, а это – 75 рублей. Скосил 4 нормы – свыше гектара.
В 1945 году школа наша, Палужская, стала функционировать нормально. Вернулись с фронта учителя: кто-то без ноги, кто-то без руки. Окончил обучение в 1949, надо сказать, что с золотой медалью. Ни грамма не раздумывая, отправился поступать в Московский государственный университет на юридический факультет. Очень уж несправедливость меня беспокоила. Был юным максималистом, который мечтал изменить мир к лучшему. Поехал поступать в столицу в самотканых штанах и лаптях, зато с хорошим багажом знаний – и поступил.
Трудное послевоенное время…
Москва меня не радовала вовсе. Не была она так красива, как сейчас, тоже восстанавливалась из руин. Одни серые бетонные дома – смотреть не на что было. После третьего курса разочаровался и в юриспруденции… Такое настроение еще сопровождалось и бесконечным голодом. Бывало, что и по три дня ничего не ели, но зато мозг просветляется. Страницы книги не только легко воспринимаются, но и запросто усваиваются.
Понимаете, стипендия была совсем небольшая. Чтобы прокормиться, на товарной станции разгружали вагоны по ночам, а утром засыпали на лекциях. Очень домой хотелось еще долго. Процесс адаптации был тернистым, но потом как прижился, так и в деревню вовсе не хотел. Такой вот парадокс.
Будучи студентами, всякого повидали. Наш корпус был прямо напротив Кремля. Мы и различные выступления Сталина видели. Забавно было наблюдать, как ему подкладывали под ноги небольшую тумбу, чтобы он из-за трибуны выше казался. И его похороны практически в режиме реального времени смотрели из окон университета. Скажу откровенно, хоть этот день и был днем скорби всего советского народа, нам это так не виделось. Может он и был великим революционером, политиком, государственным и партийным деятелем, но нам-то что от этого? При нем, в деревнях, мы жили очень бедно: голодные и оборванные. В колхозах ничего не платили. Уехать в город вообще не представлялось возможным, паспорта не выдавали.
А вот Ленина гением мы все-таки считали и обожали.
Заработок я себе потом нашел – летняя подработка на стройке. Парни деревенские владели плотническим делом. Меня этому ремеслу отец научил. Так вот, ремонтировал я школы, пока другие гуляли. За два месяца пятьсот рублей выходило – целая годовая стипендия. Таким образом, хоть и нехотя, но зато кое в каком достатке университет все-таки я окончил.
Бунтарский дух
После окончания вуза нужно было ехать по распределению в прокуратуру Курской области, а я ни в какую – не хочу и все тут. Сложно и представить, чем бы мне аукнулся этот протест, если бы не случайная возможность – снова учиться. Поступаю в Московский государственный экономический институт на факультет «подготовка руководящих кадров». Это были ускоренные курсы инженерного направления при университете. Успешно их оканчиваю и с удовольствием распределяюсь на Харьковский тракторный завод. Там работаю инженером. Жалование очень приличное – 1200 рублей. Казалось бы, живи и радуйся, но я ничего с собой поделать не мог – тянуло в Москву. Однако, чтобы работать в столице, нужна была прописка. Где ж ее было взять? Жениться на москвичке или снова учиться, других вариантов не было. Хоть наука меня на тот момент вовсе не увлекала, но я снова пошел учиться. В этот раз уже в аспирантуру. Пока пишу диссертацию, все думаю, как же здесь остаться навсегда? И придумал, вернее случай удачный помог и знание законов, спасибо первой профессии. Там и знакомства роль сыграли, и небольшое жульничество с моей стороны: раздобыл справку, что родители мои без жилья и на моем обеспечении – так и получил эту заветную прописку. Сначала жил в комнате общей квартиры, а потом уже и свое жилье получил. К ученым тогда было особое отношение – привилегированное, что ли?
Мечты иллюзорные и те, что от души
Эту часть жизни своей сытой и практически беззаботной помню плохо. Костюмов много было шикарных, некоторые даже и не удалось поносить, почет и уважение от коллег, знакомство с влиятельными людьми той эпохи, дорогой автомобиль, обставленная современной техникой квартира, коллекции книг раритетных. О деревне вообще не вспоминал, ну куда там? Казалось, что мы вечно будем молоды, что все еще успеем. А потом неожиданно – тебе девяносто пять. А что ты сделал, ради чего жил?
Мама моя часто говорила, что из всех ее детей, я – самый умный, и одновременно – самый глупый. Почему? Потому что вовремя не понял, что самое главное и ценное в жизни – семья. А мне, к сожалению, так и не удалось ее создать. Жалею ли я об этом? Конечно же, да.
Уже много лет, как меня тянет родина обратно. Здесь, кроме родительского деревянного дома, моих деревьев и кустов, ничего и никого нет, а зов крови такой, что ни дня не могу без родины. Часто сижу в беседке, вспоминаю детство и грущу. Сны здесь тоже снятся особенные. Снится даже то, что, казалось бы, давно стерто временем из памяти. Хочу, чтобы душа моя нашла упокоение именно здесь, в тишине и уединении».
